Максим Нефьодов: Это иллюзия, что на госпредприятиях легко побороть коррупцию и заставить работать хорошо

В четверг, 9 ноября, Верховная Рада может дать старт массовой приватизации, какой в Украине не было со времен 90-х. Проект нового закона о приватизации №7066 вызвал бурные дискуссии сразу после обнародования. Мы расспросили о самых обсуждаемых моментах первого заместителя министра экономического развития и торговли Максима Нефьодова.

- На днях мне на глаза попалось исследование компании GfK Ukraine, которое показывает: о приватизации граждане Украины знают меньше, чем о всех других проводимых сегодня реформах. Может, этим и объясняется большое количество негативных высказываний о грядущей приватизации в соцсетях и СМИ?

- Отношение к приватизации у нас, я бы сказал, смешанное. Многие еще помнят приватизацию 90-х, от которой у людей осталось ощущение несправедливости процесса. Реальное или надуманное – можно об этом спорить. Но то, что такое ощущение осталось – факт.  А в последние годы приватизация превратилась в некое постоянное обещание. Нам говорят, что приватизация вот-вот начнется, а она все не начинается, и так много лет подряд.

Привести однозначно успешные примеры приватизации я, откровенно говоря, затрудняюсь. С другой стороны, и вокруг госпредприятий тоже постоянно возникают скандалы. Только НАБУ сейчас ведет около 50 дел, которые касаются госпредприятий. Общая сумма убытков, нанесенных государству, только по этим делам – примерно 20 млрд грн.

Но тот же опрос, проведенный GfK Ukraine по заказу Центра экономической стратегии, о котором вы упоминали, показывает: подавляющее число людей, более 70%, поддерживают тезис о том, что на частных предприятиях лучше технологии и зарплаты, меньше воровства. Поэтому, я думаю, все же есть основания верить, что люди поддерживают идею приватизации.

Но, конечно, у них есть большие опасения относительно способа этой приватизации. Насколько она будет честной, прозрачной, насколько велика вероятность, что эти предприятия достанутся эффективным собственникам, а не тем, кто будет на них паразитировать.

- Чаще других в соцсетях и СМИ мне встречались опасения, не достанутся ли бывшие гособъекты олигархам и таким собственникам, которые их распродадут, закроют и т.д. В частности, один из дискуссионных вопросов – по поводу Госрезерва.

- Ну, давайте по очереди. Относительно того, кому будут отданы предприятия – мы говорим об эффективных собственниках. Тех, кто сделает из неприбыльных предприятий прибыльные, кто будет расширять производство, создавать рабочие места и так далее. Говорить о том, что те или иные люди нам не нравятся – это не экономическое обоснование. Поэтому важно не столько ограничить участие кого-то (кроме, конечно же, страны-агрессора), сколько добиться, чтобы предприятия достались тем, кто будет ими заниматься.

Кстати, все кейсы приватизации, которые подвергаются обоснованной критике, – это примеры того, когда приватизация происходила с максимальным ограничением участников, фактически недопущением их к процессу, по каким-то "договорнякам". Поэтому главное, что сегодня может обеспечить позитивный результат, – это максимально открытый процесс.

Что касается Госрезерва, никто его не собирается приватизировать. По крайней мере в ближайшее время таких планов точно нет. Возможно, там есть какие-то отдельные санатории или институты, ведущее непрофильную деятельность. Этот вопрос лучше задавать руководителю Госрезерва – что он считает нужным для работы, а что нет. Но про основные активы предприятия речь не идет, они запрещены к приватизации.

Хотя во многих других странах нет каких-то государственных компаний, которые что-то хранят. В стране есть десятки складов, частных элеваторов, которые государство может законтрактовать. Они гораздо современнее того, что досталось в наследство государству. Это будет и дешевле, и условия хранения лучше. Поэтому, наверное, какую-то дискуссию теоретически тут можно вести. Но еще раз: когда мы говорим про приватизацию Госрезерва, это не то что не первый приоритет – это даже не сто первый.

- Какие же предприятия стоят в списке на приватизацию первыми?

- Когда мы говорим о массовой приватизации, мы говорим в первую очередь о предприятиях, 99% из которых убыточные и которые только тянут деньги с налогоплательщиков. Да, там есть несколько хороших объектов, которые могут зарабатывать деньги. Например, "Турбоатом". Но подавляющее количество предприятий, которые готовятся к приватизации, – это предприятия, которые генерируют нам убытки. Даже если абстрагироваться от коррупции, от политического влияния и т.д. В 2015 году, например, они вытянули из карманов налогоплательщиков 56 млрд грн. Это сопоставимо с бюджетом Министерства обороны!

И это заблуждение или иллюзия, что на таких предприятиях можно легко побороть коррупцию, быстро провести реорганизацию, реформировать бизнес-процессы, чтобы они стали работать хорошо. У меня как у бывшего управляющего инвестиционного фонда такие высказывания вызывают грустный смех. У нас только под Кабинетом Министров находится 3444 госпредприятия. А еще есть предприятия под ДУСей (Государственное управление делами – ред.), под Верховной Радой, под Академией наук… Вот сколько нужно найти новых, честных, профессиональных, преданных, не коррумпированных людей, ничьих кумов-сватов-братов, без порочащих связей, чтобы они занимались этими предприятиями? Ну, пусть по 5 человек на каждое (хотя что такое пять человек, например, на "Укрзалізницю"? Они же в одном депо потеряются!). Умножьте 5 на 3444 только кабминовских госпредприятий. Получится, что надо где-то найти больше 17 тысяч суперчестных людей, да еще и хороших профессионалов, менеджеров...

Если говорить о 50 крупнейших предприятиях, стратегически важных для страны, мы пытаемся это делать через наблюдательные советы, обязательные независимые аудиты, переходы на международные стандарты отчетности и другие механизмы. Хотя даже там это дается достаточно тяжело. Даже если это успешные примеры, как, например, с "Укрпочтой". Мы понимаем, что до того момента, пока "Укрпочта" станет такой, которую заслуживает страна, пройдет много лет. И не потому, что кто-то не хочет реформировать предприятие быстрее, а потому, что это физически невозможно. Сотрудников, которые хамят, не хотят учиться, не выгонишь же на улицу. Компьютеры в отделениях не появятся сами собой, ремонты – тоже. И никто ведь не захочет, чтобы тарифы выросли в 10 раз и все можно было сделать быстро.

А когда мы говорим про реформирование 3500 предприятий – мы можем положить на это всю жизнь. Но каждый год они будут тянуть у нас деньги. За право экспериментировать мы платим десятки миллиардов гривен в год. При этом активы каждый год стареют и изнашиваются. Примерно 100 госпредприятий в год прекращают свою деятельность, то есть тихо умирают сами собой. Типичное госпредприятие держит своих сотрудников на минималке или даже неполном рабочем дне. Там нет никаких капитальных инвестиций, оборудование может быть завезено еще из Германии в 45-м. У нас было одно предприятие, которое не сдавало финансовый план, оправдывая это тем, что у них нет ни одного компьютера.

- Вы озвучивали цифру, что в 2018 году бюджет может получить от приватизации порядка 22 млрд грн. Несколько последних лет по этой статье закладывались 17 млрд грн, но план выполнялся в лучшем случае на 10%. За счет чего же планируется получить 22 млрд? Снижение стоимости объектов приватизации? Увеличение их числа?

- Мы изучили неудачный опыт предыдущих дел, на что больше всего жалуются, и постарались все это исправить в новом законопроекте №7066, который в четверг должен быть рассмотрен парламентом в первом чтении.

У нас сегодня 7 (!) законов о приватизации. Все они родом из 90-х. Инвесторы жаловались, что процесс очень сложный, непонятный, противоречивый. Теперь будет один закон.

Говорили, что у нас слишком много групп предприятий и непонятно, по какому принципу они попадают в ту или иную группу – теперь мы делаем только две группы. В первой окажутся предприятия с активами свыше 250 млн грн. Таких объектов у нас всего 50-60. Все остальные попадут во вторую группу. Потому что предприятия с активами меньше 10 млн долларов уже нельзя оценивать как бизнес. Это, скорее, какой-то актив: участок земли, здание, но не бизнес. Такие мелкие объекты будут продаваться на электронных аукционах, через систему "ProZorro.Продажи". Просто выставили, подождали месяц, собрали заявки, провели онлайн-аукцион – и все. А крупные активы будут продаваться на полноценных аукционах, с тщательной подготовкой, с инвестиционными советниками.

Инвесторы жалуются на недоверие к украинской судебной системе – окей, давайте сделаем возможность, чтобы сделки регулировались английским правом. В частном бизнесе это давно стало стандартом.

У нас были серьезные проблемы с оценкой. Потому что оценщики – это чаще всего ФОПы. Не все из них одинаково профессиональны, на некоторых легко воздействовать. Например, директор не хочет, чтоб его предприятие приватизировали. Он может немножко мотивировать оценщика, и тот будет делать оценку 3 года. Плюс оценщик всегда работает с оглядкой на проверяющий орган. Ему все равно, состоится приватизация или нет. Главное – чтоб не наказали. Поэтому он старается оценить подороже, чтоб прокуратура уж точно ни в чем не обвинила. А в итоге никто не приходит на аукционы с такой стартовой ценой.

Теперь оценка крупных объектов будет отдана инвестиционным банкам, причем они получат процент, только если сделка состоится. Поэтому, мы надеемся, банки сделают оценку профессиональнее и быстрее. А по мелким объектам стартовая цена будет равна балансовой стоимости.

- То есть увеличить поступления от приватизации предполагается за счет снижения стартовой цены и увеличения количества продаж?

- В первую очередь за счет повышения интенсивности продаж. Мы уже давно не продавали никаких крупных объектов, а мелкие продаются по несколько десятков в год. Если мы будем идти такими темпами, закончим в XXII столетии, когда все уже точно развалится и кирпичи истлеют в труху. Ведь большинство объектов каждый год теряют свою ценность. Возьмем многострадальный Одесский припортовой завод. Когда-то считалось, что он стоит больше миллиарда долларов, и 750 млн, которые за него тогда предлагал Коломойский, казались оскорблением. В прошлом году мы не смогли продать его со стартовой ценой 550 млн, не было ни одной заявки. Потом завод простаивал значительное время… Понятно, что, если мы продолжим этот печальный тренд, завод скоро будет стоить, наверное, ноль. И мы будем еще приплачивать тому, кто возьмет его просто для того, чтобы там не было техногенной катастрофы.

В ситуации с госпредприятиями мы не можем ничего не делать, ждать до лучших времен, пока цены вырастут, конъюнктура станет лучше, доверие к стране увеличится. Если ничего не делать, все будет просто уничтожено. Поэтому нам нужно сегодня продавать больше, как минимум несколько сотен мелких объектов в год и хотя бы 10-15 крупных. Тогда мы можем к 2020 году выйти на ту цель, которая заложена в стратегических документах: перейти от 15%-ной доли государства в экономике к доле примерно 6%.

Чтобы продать предприятие, его надо выставлять на торги три, четыре раза в год. Мы вот ОПЗ в прошлом году выставили на продажу и сейчас, даст Бог, еще раз попробуем выставить. А его надо выставлять на продажу каждый квартал! Если оно будет постоянно на рынке, может, мы и найдем какого-то покупателя.

В большой приватизации, если объект не продан, он будет снова проходить весь цикл подготовки к приватизации, включая оценку. А с объектами малой приватизации такие трудозатраты бессмысленны, и мы просто автоматизируем процесс. Сначала объект выставляется по балансовой стоимости. Провисел он в интернете два месяца, все имели возможность его посмотреть, изучить пакет документов. Приходит время аукциона – никто не пришел. Окей, значит, следующий раз цена снижается на 25%. Опять никто не купил – цена снижается еще на 25%. А если и за такую цену никто не купит, тогда объект выставляется на так называемый голландский аукцион, когда цена от стартовой идет на понижение. Если даже в этом случае мы не сможем продать объект, значит, будем повторять эти голландские аукционы, пока не найдем инвестора.

- А какие планы насчет приватизации энергокомпаний?

- Крупные предприятия, такие как "Энергоатом" или "Укргидроэнерго", не стоят в планах на приватизацию. Приватизировать их в каком-то обозримом будущем вряд ли будет возможно. Это как раз те предприятия, которые могут и должны оставаться в госсобственности, потому что они стратегически необходимы для энергетической безопасности страны. Ну какая частная компания могла бы владеть украинскими атомными станциями? В мире такие прецеденты, в принципе, есть. Например, во Франции, в Японии. Наверное, в какой-то долгосрочной перспективе можно будет и нам идти таким путем. Но это уже больше вопрос к Минэнерго, какой они видят перспективу.

Что касается других энергокомпаний, в настоящий момент готовится к конкурсу на приватизацию "Центрэнерго". Есть еще много мелких компаний. "Николаевоблэнерго", "Одесская ТЭЦ", мелкие гидроэлектростанции.

Есть у нас миноритарные доли, блок-пакеты в облэнерго. Это наследие прошлых лет. Государство от них ничего не получает, использовать их никак не может. Мы вынуждены их продавать, но высокой конкуренции в этой продаже получить уже невозможно. Это некий специально оставленный крючок. На самом деле лучше было сразу продавать 100% этих акций, хоть больше денег получило бы государство. А сейчас мы остались заложниками ситуации. Ну, поставьте себя на место покупателя. 75% акций владеет ДТЭК. Есть 25%, которые можно купить. Но каждый инвестор задается вопросом: а что я буду с этого иметь? А ничего. Влияния на управление он оказывать не сможет, потому что 75% – у другого собственника. А покупать, чтобы просто иметь – никто не захочет. Как это ни печально, но здесь сделать уже мало что можно.

- Сколько всего предприятий, находящихся в подчинении Кабмина, планируется выставить на приватизацию в ближайшее время?

- Таких предприятий, которые могут быть оценены просто и быстро, где-то 900 единиц. Это, условно говоря, первый эшелон. Многие другие также могут быть приватизированы, но они требуют определенной реструктуризации, а это время.

Есть предприятия, которые вряд ли могут быть проданы частному инвестору, но они могут быть переданы местным властям. Например, объекты культуры. Вот у нас в виде госпредприятий существуют Национальная опера, хор имени Веревки. О продаже этих объектов речь не идет, потому что это важные объекты национальной культуры, и они должны быть сохранены. В то же время рационально ли сохранять их в форме национальных предприятий – пока не известно. Ну, если говорить о Национальной опере – наверное, да. А вот региональные театры, возможно, имеет смысл отдать на баланс местных органов власти.

Если говорить о цирке, я, например, сторонник приватизации таких объектов. И в мире, и у нас в стране есть примеры успешных частных цирков. Например, "Кобзов".

А вы знаете, что государство владеет как минимум четырьмя клининговыми компаниями? Вопрос: зачем? Государственные компании по уборке – это уже какой-то перебор. А нам говорят: они лучше работают, чем компании, которые можно нанять на частном рынке. Согласитесь, это звучит смешно. Или наше знаменитое предприятие "Коневодство Украины". Очень важный государственный бизнес – разведение коней!

Есть у нас и такой объект, как "Балет "Танцы на льду". В подчинении Министерства по делам молодежи и спорта. Знаете, что он собой представляет на самом деле? Это просто объект недвижимости, башня офисного центра рядом с "Гулливером". Людей в этом балете нет. Но те, кто этого не знает, наверное, могут обвинить меня в том, что я топчу культуру, спорт и молодежь.

В конечном счете в руках у государства должны остаться только те объекты, которые действительно нужны. Причем в некоторых сферах государство должно даже увеличить свое присутствие. Как сейчас, например, мы восстанавливаем оборонную промышленность, которая была за много лет развалена.

Источник: Сегодня