Как восстанавливают свою жизнь бывшие фронтовые города

Сейчас линия между Украиной и так называемыми "республиками" — ДНР и ЛНР — видна более или менее четко. Волна сепаратизма накатилась — и схлынула обратно, поближе к границе с Россией, оставив после себя полуразрушенные города и растерянных людей, которым теперь приходится как-то жить дальше. Корреспондент "Сегодня" побывал в новых временных областных центрах и бывших фронтовых городах и узнал, как восстанавливается образование, где живет полиция и что получают в качестве пайка бойцы на блокпостах. 

ВУЗЫ-ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ. Раньше у Восточноукраинского национального университета имени Даля были и корпуса, и общежития. Теперь он ютится в Северодонецке, переехал в свой собственный филиал — Северодонецкий технологический институт. Достаточно старое, скрипящее здание. Небольшая библиотека. И, конечно же, миллионы проблем, которые нужно решать на высоком уровне.

— За полтора года в Северодонецке мы можем гордиться хотя бы тем, что учебный процесс практически восстановлен. Сейчас идет самостоятельная работа студентов, в марте начнутся лекции, — рассказывает ректор Ольга Поркуян. То, что кажется обычным делом для всей Украины, здесь — невероятный подвиг. Ведь еще недавно все они — и студенты, и преподаватели, — жили в другом городе, а теперь, внезапно, оказались отделенными от дома непреодолимой стеной фронта.

Всего перемещенных вузов в стране семнадцать. Что с ними делать, по каким законам жить — пока неясно. За время, прошедшее от начала боевых действий, Минобразования сумело создать лишь совет ректоров. Где-то в будущем этот совет разработает закон о переселенных вузах.

— Самая большая проблема — жилье и материально-техническая база, все осталось в Луганске. Общежитие, где сейчас живут студенты, 53-го года, ремонт с тех пор может раз был, практически в аварийном состоянии находится, — говорит ректор.

"Караулка". Теперь тут работают полицейские учетчики.

Камера. Прямо на нарах сейчас спят правоохранители.

Но основная проблема — это разочарование, которое испытывают люди.

— Мы когда переезжали, считали, что большой поступок совершаем, — рассказывает директор института экономики Университета Даля Руслан Галгаш. — Но поняли, что многие вещи просто не реализуются. Спасибо властям, хоть не мешают. Сами делаем много: участвуем в международных проектах, нам помогли купить мебель, лампы, сейчас строим медиацентр. Но все это — инициативы университета и организаций. Страна же, кажется, не заинтересована в восстановлении. Финансирование низкое. Преподаватели получают долю ставки — четверть, половину. При этом снимают квартиры. В Луганск нас реально зовут, мол, давайте обратно, у нас все хорошо. А мы тут зачет человеку ставить боимся, потому что не знаем, по какому закону работаем.

Похожая ситуация и в других вузах. Так, к примеру, пройти переаккредитацию, которая требует от университета наличие определенной материально-технической базы, переселенцы не могут: зачастую они находятся в арендованных помещениях. Все это должен решить все тот же новый закон.

— Основная проблема в том, что хоть сейчас региону и разрешили использовать деньги, которые выделяются на оккупированную территорию, но они находятся в ведении Минрегионразвития, — объясняет проректор Донбасского университета по научной работе Сергей Семирягин. — А мы, понятно, в Минобразования. Поэтому доступа к ним нет.

Донбасский государственный технический университет — один из крупнейших профильных вузов — раньше располагался в Алчевске. Теперь снимает помещение в Лисичанске. До начала войны, говорит Семирягин, вуз получал 65 млн грн финансирования. Теперь — 19 миллионов, при всем падении гривни. Впрочем, уточняет проректор, если вернут хотя бы старое финансирование — университет справится. 

— У нас сейчас 1200 дисциплин на 77 ставок, 30% ставок — ассистенты, — говорит он. — То есть, 30 дисциплин на одного лектора. Но есть и другая проблема — у нас отраслевой вуз, это горнодобыча, металлургия. Получается, что здесь только два объединения профильные остались — Лисичанск и Первомай. Все остальное — там. Как учить людей в таких условиях? Да и кого учить?

Спальное место начальника.

Рабочий кабинет "за решеткой".

КОПЫ В ИЗОЛЯТОРЕ. Луганской областной полиции "повезло" немного больше, чем переселенным вузам: у них, во всяком случае, есть помещение. Улица Партизанская перекрыта "ежами", бетонными блоками и колючей проволокой. Напротив милицейских зданий
 — старая двухэтажка с огромными буквами "Госбанк СССР". Сразу вспоминаются все шутки о декоммунизации.

Северодонецкие копы работают в своем здании — небольшом, напоминающем помещицкий особнячок. Рядом — бетонная махина с забором, увитым колючей проволокой. У двери — надпись, сообщающая о том, что это "изолятор временного содержания", где сейчас живут полицейские. Его едва успели сдать, как началась война. По слухам, боевики и вправду успели подержать тут своих заключенных — проукраинских активистов.

Теперь здесь работают — и даже живут — луганские полицейские. Еще недавно они, впрочем, были милиционерами.

— А заключенные где? — спрашиваю у сопровождающего офицера.

— В старом изоляторе, — машет он рукой.

Заходим внутрь.

Прямо напротив входа — окошко, за которым смеются девушки. Вообще-то это дежурка, но сейчас там разместилось управление информобеспечения. Около сорока человек, большинство из которых — женщины. Здесь ведут учеты и выдают справки — о несудимости, на автотранспорт, об объявлении в розыск.

Дальше по коридору — комнаты для свиданий, там тоже сидят и работают люди. Тут еще нормальные двери, о том, что мы находимся в ИВС, напоминают только решетки, перекрывающие входы и выходы. А вот на втором этаже уже все серьезно: двери в камеры массивные, металлические, с маленькими окошечками. В самих помещениях — деревянные нары, узкие окна, забранные решетками, забитые досками "параши" в углах.

— Слушайте, а вам не... — пытаюсь подобрать слово, потому что "западло" и "позорно" как-то не подходят, — не стыдно перед преступниками? Ну, вы же полицейские, а это все-таки тюрьма.

— У нас выбора нет, — сотрудник полиции пытается выглядеть стойко, но по выражению лица видно, что ситуация не из приятных.

Выглядит это, конечно, странно: красивые новые синие таблички, поверх которых висят распечатки с новым предназначением помещений. Прямо на нарах лежат матрацы — теперь это комната отдыха для полицейских. Да что там отдыха, некоторые здесь жили сразу по переезду, а новоприбывшие и сейчас живут. Кстати, условия жизни начальника полиции не слишком отличаются от подчиненных — он живет в своем кабинете в соседнем здании, которое раньше принадлежало УБОПу. Впрочем, сейчас его на месте нет — уехал в Киев на совещание.

— Нас всего в области около 10 тысяч было, — говорит замначальника полиции Луганщины Виктор Радак. — Три тысячи переехали сюда, шесть с чем-то остались там. Сейчас готовимся к переаттестации. Думаю, впрочем, что прошли люстрацию, когда вышли оттуда.

Кроме будущей переаттестации луганскую полицию волнуют два вопроса и оба связаны с деньгами. Во-первых, "атошные" не платят — впрочем, сейчас с этим уже разбираются сверху. Во-вторых, снимать квартиру на зарплату копа достаточно дорого — пользуясь новым "статусом" облцентров в Северодонецке, как и в Краматорске, взвинтили цены на жилье. Поэтому полицейские ждут какого-то решения от министерства — либо компенсации за аренду жилья, либо выделения зданий под реконструкцию.

— Там у многих родственники остались?

— У некоторых.

— Не страшно, что могут их использовать как заложников?

— Мы, в основном, повывозили, — говорит Радак. — У некоторых братья там и сестры остались. Хотя ситуации разные были — приходилось вести переговоры, чтобы родителей выпустили.

— Как ситуация по области?

— Достаточно тяжелая. Разбойных нападений стало меньше, но вот произошло убийство — в Старобельском районе нашли расчлененный труп женщины. Думаю, сегодня к вечеру уже закроем тех, кто это совершил. Военных много, много оружия, его можно купить незаконно.

— А военные часто совершают преступления?

— 140 за прошлый год — это и кадровая армия, и добробаты.

Полицейская работа здесь напоминает шпионский фильм: они сотрудничают не только с прокуратурой, но и с СБУ, разведкой и контрразведкой, составляют списки членов запрещенных организаций.

Паек полицейского. Этого взрослому мужчине "должно хватить" на целых четыре дня.

ГОЛОДНЫЙ ПАЕК. В Донецкой области в целом ситуация недалеко ушла от Луганской. Тот же Славянск, почти полностью восстановив разрушенные многоэтажки, до сих пор манит сталкеров развалинами окраин.

Мы поднимаемся на гору Карачун, откуда виден весь город. Там, рядом со знаменитой телевышкой (ее остатки аккуратно сложены в кучу, а нижняя часть опоры так и стоит во дворе полуразрушенного здания), находится блокпост. Новая вышка, торжественно открытая Министерством информации, рядом. В отличие от старой, 222-метровой, новая маленькая — всего 29 метров. И вещает, по словам экс-мэра Славянска Олега Зонтова, только на 30 километров. Так что покрыть весь Донбасс аж никак не получается.

На Карачуне просто адски холодно. Бойцы мерзнут, несмотря на многослойную одежду. Мало того, кормят их тут неважно. На четыре дня на одного человека дают лишь консервы — помидоры, сардины, фасоль, говяжья тушенка и мед.

— Мы уже подали рапорт в Киев, — рассказывает замкомандира роты Василий Мушик. — Из-за плохой еды, холода и ужасных условий тут люди сознание теряют. Причем этот паек купили на наши же суточные — мы бы лучше мясо выбрали.

Сухпаек бойцы отдали журналистам со словами "передайте министру, пусть сам огурчики в медок макает и ест". Во вторник, во время отчета правительства, его обещают передать главе МВД, чтоб разобрался в ситуации. В МВД ситуацию не комментируют.

Остатки вышки на Карачуне. Она была 222 метра в высоту, теперь тут стоит 29-метровая.

ДРУЖКОВСКИЕ КАЗЕМАТЫ. Краматорск будто отгородился от Дружковки — на трассе между городами стоит серьезный блокпост. И это несмотря на то, что полтора года как городок освобожден от боевиков. Но внутри ситуация напряженная — местные проукраинские активисты до сих пор вспоминают те времена, когда за слово на родном языке прямо из дома забирали в подвалы и пытали.

Табличка "Отдел Государственной службы охраны", старое одноэтажное здание. Ничего сверхъестественного, но вот мы заходим во двор, открываются двери в подвал — и люди снова видят те самые казематы. Именно здесь во время оккупации Дружковки боевики держали и избивали своих пленных.

Камеры маленькие и очень грязные. Из мебели кое где попадается вонючий матрац, туалетов вообще нет. Под потолком — крошечные окна с решетками. Местные говорят, что следы преступлений уже убрали — в первый их визит на стенах еще были следы засохшей крови.

— Мы только спустя год после освобождения сюда попали, в 2015-м, — говорит жительница Дружковки Ирина Кирикова, — там валялись окровавленные тряпки и клочки газет, старый пол в темных пятнах — думала, масляных. Подсветила — а это кровь, впитавшаяся в дерево.

Преступление 62-летнего Василия Зандера заключалось в том, что он не подал руку знакомому — боевику с блокпоста. "Я с сепаратистами не здороваюсь!" — сказал гордый мужчина. Той же ночью ему на голову надели мешок и доставили в камеру. Били четыре дня подряд. Дважды был в больнице.

— Я просил врачей в первый раз, оставьте меня тут, не возвращайте в пыточную. Побоялись, — вспоминает он. Как попал к медикам во второй раз, помнит урывками. Ему пробили левую ногу, от заражения и кровопотери Василий терял сознание. Спасли его два алкоголика, которых бросили в ту же камеру: начали стучать в дверь и просить вынести "этот труп". Вызвали скорую, на этот раз Зандеру повезло: медики оказались патриотами.

Он такой не один: Ольга Меренкова внутри показывает надпись, которую оставил ее муж Николай. Фамилия выцарапана возле двери.

— Пять суток без еды, воды и туалета. Это была расстрельная камера, — плачет женщина. — Когда сепаратисты бежали, из всех камер выпустили, а его, смертника, оставили. Волей судьбы завхоз вернулся, услышал стук в дверь и открыл.

Николай вернулся домой полностью сломленный и спустя год скончался.

Сколько людей здесь побывало неизвестно — местная милиция до сих пор не может дать ответ. Мешает и то, что боевики проводили своеобразную "ротацию" — местных заложников слали в Краматорски и Славянск, а в Дружковку привозили из других городов. На глазах у того же Николая Меренкова, вспоминает его жена и знакомые, расстреляли семью, приехавшую к родственникам из Москвы.