Пьяница вряд ли проспится

 
По славам медиков, сопротивляться действию алкоголя женский организм почти не способен. Чтобы спиться, мужчине нужно с десяток лет, женщина же может стать алкоголичкой за шесть месяцев.

Как-то мне позвонил незнакомый мужчина, но, кроме того, что он из Южного Ичнянского района, никаких сведений о себе не сообщил. «Хочу, чтобы вы написали о том, какое горе людям несет женское пьянство. По соседству с нашим селом — село Украинское Талалаевского района, — сказал мой неизвестный собеседник. — Знаете, как там женщины пьют! В августе прошлого года одна из них в петлю полезла из-за водки. Там что ни дом - точка, где самогон гонят и продают. И всем это безразлично...» Но, когда я попросила мужчину назваться и сказать фамилии хозяев тех «точек», он отключился. Так и не называя себя, потом продолжал эту тему еще в нескольких телефонных разговорах со мной. Дескать, сельская власть и милиция бездействуют а люди гибнут. Так оно и есть. Потому что мы, украинцы, привыкли жить по принципу: моя хата с краю.

«Я бы не сказала, что в нашем селе женщин-пьяниц больше, чем в других, — говорит председатель сельсовета с. Украинское Лариса Лысенко. — Факт суицида молодой женщины был, но она болела раком. ..Я не хочу вообще обсуждать этот случай, даже называть ее имени. Сиротой осталась дочь-школьница. Не надо снова напоминать девочке о трагедии, которую она очень тяжело пережила. В каждом селе все друг о друге знают: и кто пьет, и кто гонит водку. Для кого-то пьянство — образ жизни, и не так просто в нее вмешиваться. Это при Союзе заставляли лечиться, а теперь, если родные алкоголика не вытащат его из этой трясины, больше некому...»

В связи с этим и вспомнились мне исповеди двух женщин, в прошлом больных алкоголизмом, — ныне живой и здоровой и давно покойной. С каждой из них в их болезни были рядом самые родные люди, которые, можно сказать, и вершили их судьбы.

«Я ДАВНО СЕБЕ ПЕТЛЮ НА ШЕЮ НАКИНУЛА...»

В 90-х, когда мы выживали без зарплаты, судьба свела меня с теткой Полей. На вокзале в Кременчуге она учила меня продавать соленые огурцы, и только там выяснилось, что мы из одного поселка. Торговать у нее прекрасно получалось, а у меня — никак. Жалея меня по-матерински, она распродавала и мои овощи и подбивала меня на выходные ехать снова — живой копейки больше негде было взять... С Полькой (так обращались к ней) было надежно. Но однажды я не могла понять, что с ней случилось. Она замоталась платком, плакала, а на станции я едва вывела ее из вагона. Я не могла поверить, услышав от знакомых, а потом и увидев своими глазами, что эта женщина уходит в запои.

Но, несмотря на тот случай, мне хотелось, с ней общаться, ибо она была сильной — сама вырастила и выучила двух дочерей, большое хозяйство держала, еще и подторговывала, будучи на пенсии, чтобы дочерям помочь. Вероятно, и она в общении со мной находила какую-то отдушину. И как-то откровенно спросила: «А ты знаешь, что я алкоголичка?» Я покраснела, а она обняла меня, будто родную, и открыла мне душу.

«Мой отец в 1943-м погиб. А я с 1937-го. Все с войны его ждала. А мать за это ругала. Она меня за все ругала. Потому что считала, будто из-за меня не вышла вторично замуж. Знаю, захаживал к ней один дядька из Гришино. Послала она меня к нему, чтобы позвала теленка зарезать. Я в яру просидела, потому что теленка было жалко. Теленка все равно зарезали, мать мясо есть заставляла, а я не ела, как она меня ни порола лозиной. Дядька тот рассердился и сказал, что с таким противным ребенком ему не ужиться. Мать меня за все с того времени била. Я после окончания школы убежала из дому, выучилась на бухгалтера. Да и, глупая, домой вернулась. В конторе бухгалтером работала, вскоре замуж вышла за приезжего парня-водителя. Красивая у нас любовь была, но недолгая. Мать каждый день к нему за что-нибудь придиралась. Родилась дочь Таня. А Ваня стал выпивать. Пошли ссоры и драки. Мать однажды милицию вызвала - и засадили Ванечку на год на принудительное. Я к нему «на свиданку» съездила, приехала беременная Валей. Матери не говорила, пока она сама не увидела. Избила меня. Одним словом, не было нам жизни, когда и муж вернулся. Снова ссоры и драки. Уехал он в свой Харьков, обещал нас забрать, но нашел там другую. Так и осталась я в 27 лет с двумя дочками. Случались мужчины, но к матери я их привести не могла, и меня с детьми никто не брал. Я старалась хорошо зарабатывать, чтобы все у дочерей было, а мать сидела с ними. Они подрастали, для них бабушкино слово — закон, а я будто и не мать. Работаю и работаю... Контору бросила - на свинарник пошла, там заработок больше, да и сумку дерти украду, потому что дома пять свиней держали. Все стараюсь, чтобы и за себя, и за отца. Упаду в кровать от усталости, а она такая холодная... Выпью рюмку - засну. Так и втянулась. Я не каждый день пью. Почему-то на полнолуние меня затягивает... бывает, что и на неделю.

Знаешь что. деточка, люби и себя, как бы трудно ни приходилось, не только своих детей, тогда и они тебя будут любить. Я не люблю себя, и меня не любят...»

Как-то зимой 1999-го услышала я, что тетка Поля промерзла в снегу пьяная и слегла дома. В больницу ее не повезли. Пошла проведать. Она лежала совсем слабая. Баба, ее мать, дочерей из Киева вызвала, они там медсестрами обе работали. Чувствую, косо смотрят на меня, что пришла. А Полька мне обрадовалась, за руку держит и говорит: «Я давно себе петлю на шею накинула...Теперь только затянуть...Пора уже... Не поминай меня лихом. Слышу вчера, мои девочки между собой разгова-ривают. что надо мне зубы золотые как-то вырвать, пока я еше жива. У меня их три передних (показывает). И так все болит. Еще и зубы будут рвать. Не хочу...»

Через день Полька Смирнова повесилась на перилах кровати. Ни мать, ни дочери не плакали, идя за гробом. Мне же еще долго мерещился ее полураскрытый беззубый рот. Бабы вокруг шептались, что дочери мертвой матери вырвали золотые зубы, а потом еще и перессорились — зубов три, а их две. Говорили люди, что перессорились дочери и за материнское наследство, ибо делить после нее было что. Не роднятся. А Полькина могила, даже без креста, заросла терном...

«ОН ДОВЕЛ МЕНЯ ДО ПРОПАСТИ, ОН И СПАС»

Мария Рудик (имя изменено) из Талалаевки недавно отметила 70-летие. У нее трое сыновей, шестеро внуков-студентов. Все приехали на юбилей с гостинцами и поздравлениями. Живет она одна, сыновья — в Сумах и Прилуках. Часто приезжают, каждый день звонят. Все внуки на ее руках выросли. И теперь, хоть и взрослые уже, спешат к бабушке на каникулы...

«Я ни смерти, ни работы не боюсь. Боюсь одного — не дай бог кто-то скажет внукам, что я когда-то пила. Не переживу. У меня сердце больное. Как попаду в больницу, сыны все бы отдали, лишь бы я жила. Вот недавно думала, что мне уже конец. Степка, мой старшенький, всю ночь возле меня просидел, плачет, просит, чтобы не умирала. Дочерей таких мало бывает, как мои сыновья. И ни разу мне не припомнили, что я перед ними очень виновата... Пила я... Почти десять лет пила... Аж страшно...

Замуж я вышла в 18 лет за любимого и самого лучшего. Но уже через три месяца он пьяный меня, беременную, избил так, что я потеряла ребенка. Работала я в магазине продтоваров. Он ревновал меня ко всем мужчинам, которые в магазин заходили, а не дай бог еще кто-то улыбнется мне - будет убивать. Правда, когда детей носила, больше не бил. С разницей в год родила я троих сыновей. А жизни не было. Степан редко был трезвым. Хотя работал на ферме и дома, даже выпив, не ленился трудиться по хозяйству. Руки у него золотые были, но водка все хорошее губила. Пьяным был страшный, протрезвеет - слова доброго не услышишь, все криком брал...

Я родом со Сребнянщины. Часто с детьми к матери убегала, чтобы не убил в запое. Приедет — извиняется, обещает не пить, но надолго его не хватало. Развестись же боялась. И вообще, я очень боялась его. Как-то из-за страха не смогла выйти даже из магазина. Тогда открыла бутылку вина и выпила половину. Откуда и смелость взялась! Вторую половину на следующий день допила... И так по-шло-поехало. Скоро в магазине обнаружили недостачу. Продали мы телку — расплатилась. Пошла я на ферму работать. Наработаюсь, напьюсь - и все у меня хорошо. Он бил меня, но я уже пыталась дать сдачи. Так и жили. Сыновья наши хорошо учились, но мы их мало видели. Степа (сын) уже в 8-й класс ходил, стеснялся за нас перед одноклассниками. В классе было собрание, но он нам не сказал. Учительница пришла к нам домой. Мы трезвые были. Сын расплакался и сказал при ней, что ему стыдно за родителей. Младшие сыновья, Саша и Сергей, тоже расплакались и обняли брата... Я и сейчас эту картину вижу.

На следующее утро муж меня разбудил и говорит: «Давай. Маня, лечиться. У нас такие дети выросли...»

Очень стыдно было лечиться мне, женщине. Мать моя приехала к детям. Она так плакала, так просила меня не пить, что я от стыда умирала. А Степан сказал: «Выпьешь — убью!» Сам после лечения рюмки не выпил. Изменился очень. Строг был, но руки на меня больше не поднял. Скажу честно, мне иногда хотелось выпить, но боялась его. Со временем забыла, что вино или водку вообще пьют. Некогда было. Дом мы построили, машину купили, даже на море вдвоем однажды съездили, а ребята сами хозяйничали неделю. Все трое институты закончили. Мы так зажили, что люди нам завидовали. Но в 47 лет умер мой муж от сердечного приступа. И у меня с того времени сердце негодное. Но я еще стараюсь что-то делать. Ругают меня, чтобы свиней не держала, а я держу. Приедут, зарежут, раздам - и такая счастливая. Яиц каждому насобираю. Огород вместе садим и убираем... Так жалко, что муж этого не видит. Он довел меня до пропасти, он и спас...»

пгт Талалаевка

Александра Гострая, "Гарт" №8 (2657) от 20 февраля 2014

Источник: gorod.cn.ua

Категории: Новости Киева Новости Сум Новости Харькова Новости Чернигова Новости Кременчуга

21.02.2014 15:47